Опубликовано в “Корреспондент” от 13 февраля 2015 года. Интервью взяла Евгения Вецько.
Тысячи украинцев, которые весной вернутся из военной в мирную жизнь, могут стать серьёзной проблемой для власти. Психологи предупреждают: если бросить их на произвол судьбы, не обеспечить работой и не провести психологическую реабилитацию военных, то они – привыкшие к оружию – будут добиваться справедливости другими методами. Задача всего общества – направить их энергию в конструктивное русло, считает директор Украинского института исследования экстремизма, профессор политологии Олег Зарубинский.
В минувшем году эксперты института зафиксировали 1980 случаев проявления экстремизма. Уровень радикализации страны вырос в разы. И в следующем году эта тенденция сохранится. В интервью «Корреспонденту» Олег Зарубинский рассказал о том, почему решать вопрос с демобилизованными военными нужно на государственном уровне и как использовать их потенциал для стабилизации ситуации в стране.
Участники Великой отечественной, афганцы… Теперь у независимой Украины появились собственные ветераны. Это опасность или ресурс?
Прежде всего, это наши люди, граждане нашей страны. Да, многие из них прошли все круги ада. Многие вплотную соприкасались со смертью. Пережили личные драмы, видя гибель товарищей. Воочию столкнулись с трагедией мирного населения. Это люди перенесли и выстрадали очень-очень много.
И поэтому вопрос их возвращения в мирную среду, в мирную жизнь – это не только их личный вопрос. Он должен стать предметом пристального внимания и заботы со стороны всего общества.
Если кто-то, не дай Бог, попытается наплевать на них, цинично сказать: «Вы свой долг отдали, а теперь до свидания», это может привести к очень плохим последствиям. Ведь зачастую с войны возвращаются внутренне, а возможно, и по поведению далеко не те люди, которые на войну уходили.
Кстати, нельзя тут отдельно не сказать и о внутренних переселенцах. Ибо (как свидетельствуют результаты исследования нашего Института), эта категория граждан Украины потенциально может выступать как объектом, так и субъектом крайних, экстремальных форм поведения. Как мы их называем – экстремов.
Один из проектов, которые мы сейчас готовим – это работа, связанная с психологической и социальной адаптацией внутренних переселенцев, количество которых уже приблизилось к миллиону человек. И, конечно же, участников боевых действий. И тем, и другим просто необходимо оказать помощь психологического характера, включить этих граждан в общественную жизнь, дать им возможность в цивилизованной форме артикулировать свои взгляды. Одним словом, максимально облегчить адаптацию. Это аксиома.
А от государства вчерашним военным стоит ждать помощи?
Конечно, возвращение военных – это вопрос, на который государство должно дать ответ. Подключать к этому ученых, практических психологов, волонтеров. Важна не только помощь медиков, а то, что я называю социальной реабилитацией.
Очень многое будет зависеть от экономического положения человека. За то время, пока он служил, работу он нередко потерял, материальной «жировой прослойки» скорее всего, тоже уже нет. А семья, дети? Если будет работа, то это на 70% снимает проблему. Психологический аспект очень тесно будет связан с экономическим, поэтому государство должно, в первую очередь, заниматься трудоустройством этих людей.
Хотя и здесь есть риск попасть в замкнутый круг. Ведь многие из демобилизованных закономерно привыкли к силовой модели поведения. В зоне боевых действий если враг – то враг, если враг, то рядом есть автомат Калашникова. К этому привыкают. Поэтому есть опасность, что будничная, рутинная работа может устроить далеко не всех. То есть нужно найти способ, как их и в каком качестве трудоустроить.
Правоохранительные органы?
Многие участники боевых действий становятся ментально милитарными людьми. Началась реформа правоохранительных органов, и их можно интегрировать в систему.
Тут есть прямая логика. Люди привыкли к дисциплине, порядку, риску. С одной стороны, очевидно недоверие к нынешним работникам правоохранительных органов. С другой – те же гаишники, например, часто не останавливают «крутые» машины, потому что боятся, что им под ноги швырнут гранату, боятся расползшегося по вей стране оружия. Случай, когда в Броварах расстреляли пост ГАИ, все помнят хорошо. А те, кто принимал участие в боевых действиях, привыкли к риску. Им работа в правоохранительных органах бы подошла. Этих людей нужно интегрировать в легальные структуры, где они могли бы проявлять свою мужскую сущность – защита важных для страны объектов, защита правопорядка, борьба с преступностью.
Но только при соответствующей психологической подготовке, после социальной и психологической реабилитации. Никому ведь не нужно, чтобы милиционер вел себя непредсказуемо.
Это одна сторона. А другая? Не станут ли нынешние ветераны, если их можно так назвать, лидерами каких-то ультрарадикальных группировок? Опыт обращения с оружием уже есть, а поводов для агрессии более чем достаточно…
Нет. Явных, так сказать, долговременных лидеров особо не наблюдается. Когда же экстремы носят неорганизованный, спорадический характер, их проще профилактировать. Легче понимать и проводить деэскалацию.
Но, теоретически, проблема есть. И здесь ключевую роль должно сыграть опять же государство как единственный институт, который имеет узаконенное право на легитимное насилие. Я говорю не только об уволенных в запас. Государство никому не должно давать возможность проявлять нелегитимное насилие. Как только это случится в заметном масштабе, роль государства и государственных институтов сходит на нет.
Предлагаете еще усилить карательную функцию государства?
В США, например, где-то в половине штатов существует смертная казнь, а количество убийств не уменьшается. Более того, у Штатов первое место по количеству людей на 100 тысяч населения, которые сидят в тюрьмах. На втором месте – Китай. То есть жесткость наказания отнюдь не прямо пропорциональна изменению ситуации. Поэтому я бы не фокусировался на карательных функциях. Я бы фокусировался на реабилитационных функциях, на вовлечении людей в позитивные, конкретные, конструктивные для страны вещи. Та же работа в правоохранительных органах, о чем я уже говорил.
И второе. Пока люди будут видеть, что грубая сила эффективнее права и закона, государство не сможет нормально, поступательно развиваться.
Но объективности ради скажу, что экстремизм уничтожить как феномен невозможно. Он всегда был, есть и будет. Он был в Древнем Риме и Древней Греции, был в Средневековье, существует в современном мире. Всегда есть индивиды, социальные группы и даже целые государства, которые считают себя незаслуженно ущемленными, униженными, отодвинутыми другими с мейн-стрима, со «столбовой дороги» истории. Кто-то среди них просто отчаивается, впадает в апатию. Но есть и другие, с гораздо более выраженной пассионарностью, готовые бороться за свои интересы, отстаивать себя, в том числе, применяя крайние методы. Кстати «экстремус» с латыни и переводится как «крайний».
Украинцы раньше были мало знакомы с таким явлением… Когда изменилась ситуация?
Я и мои коллеги еще в прошлом году поняли, что экстремизация на нашей планете достигает чуть-ли не пика. Это тренд. Тренд 21-го века. Причем, не только Украины, а фактически всего мира. Посмотрите, что происходит в Таиланде. Те, кто побывал в этой стране, знают, что у ее жителей очень спокойный менталитет, уравновешенный характер, религиозно-философский взгляд на жизнь. А катаклизмы – один за другим. Посмотрите, что происходит в Штатах, Польше, Франции, даже в Норвегии…!
Но чем отличаются цивилизованные страны? Там проявления экстремизма купируют, чтобы они не создавали угрозу развития страны. В том числе, и угрозу экономическому росту.
Например?
Сейчас на поверхность выходит экономический экстремизм. Рейдерство. Явление, которое неимоверно ослабляет наше государство. Объектами для рейдерских захватов становятся даже большие государственные предприятия. Предприятия с иностранными инвестициями.
Доходит до абсурда. В ноябре 2014, для примера, была попытка захватить частное предприятие «Сучасні технології». Причем, одна группа людей, которые представились сотней Майдана, защищала компанию от второй группы, которая назвала себя «участниками АТО» и, якобы, «приехала установить справедливость». Ни у первых, ни у вторых не было никаких документов или законных оснований ни на охрану предприятия, ни, тем более, на его захват.
За последние пять лет, по подсчетам экспертов, в Украине появилось до 50 профессиональных рейдерских группировок, которые зарабатывают на этом. Если посмотреть ежегодный доход от рейдерских «переделов», то он до начала нынешнего финансового кризиса приближался к 3 млрд. долл. К сожалению, рейдерство становится массовым явлением в Украине.
А есть еще проблемы межэтнические, межконфессиональные, проблемы в социально-информационной сфере.
И каковы прогнозы?
В 2015 году велика вероятность сохранения тенденции 2014 года относительно возрастания количества экстремов в нашем обществе.
Комплекс имеющихся причин и факторов, обусловливающий такой прогноз, никуда не исчез.
В свою очередь, не могу не констатировать, что нынешняя власть (и это особенно стало заметным в последнее время) объективно заинтересована уменьшить количество экстремистских проявлений, ибо последние не только угрожают ей самой, но и негативно влияют на инвестиционный климат в Украине и возможность новых заимствований извне.
И, конечно же, утверждение истинных демократических ценностей, правового государства и действенных механизмов функционирования гражданского общества невозможно без обеспечения платформы и инструментов широкого социального диалога, без внедрения альтернативных, неконфликтных методик решения проблемных вопросов.
Кореспондент, 11 січня 2021 року
У Вінниці на території дитсадку спрацював невідомий вибуховий пристрій. На щастя, ніхто з дітей сильно не постраждав – лише отримали опіки і загорівся одяг
Але. Коли вибухає на території дитсадків – це говорить про те, що у суспільстві хворі. Хворі, які допускають, щоб у дітей можна кинути якийсь вибуховий пристрій. І доки ми будемо захищати суспільство лише від одного коронавірусу, воно стане хворим на інші – більш небезпечні – асоціальні хвороби. І хоча принести вибухівку у дитячий садок – це вже крайність таких хвороб – інші теж небезпечні. Бо їхній спільний знаменник – це втрата людяності.
І зараз уже не важливо, що то було – навіть якщо злочинець не прагнув нанести шкоду дітям, навіть якщо це хтось по п’яні загубив запал від гранати чи залишки саморобного новорічного салюту – він не просто перейшов «червоні лінії».
Він фактично перевів через них інших – людей, які задумувались про значний інформаційний ефект від таких злочинів, але не робили цього раніше – нести вибухівку у заклади, де перебувають діти.
Протести в США досягли свого піку і зараз будуть різко сходити нанівець. Якщо звичайно, до 20 січня – дня інавгурації наступного Президента не відбудеться чогось, що може сколихнути громадську думку.
Чому ж у країні, де століттями працює система стримувань і противаг, взагалі стали можливими протести? Відповіді тут дві. І вони – це два слова, що були найпопулярнішими в світі минулого року – «коронавірус» і «Трамп».
Коронавірус як різка зміна ситуації (і економічної, і соціальної, і медичної) уже призводив до протестів у США. У тому числі і кривавих. Це – Black Lives Matter у першій половині 2020. І хоча тодішній «кадровий» кістяк протестів був протилежним сьогоднішнім, однак саме ті акції перейшли «червоні лінії». Психологічно простіше виходити на вулиці, захоплювати адміністративні будівлі чи чинити спротив владі тоді, коли це уже відбувалось до тебе. Тому і головне гасло всіх революцій має бути як у піонерів «будь готовий». Будь готовий до того, що твої методи будуть застосовувати опоненти.
І Трамп. Він дійсно був непересічної особистістю і фактично весь свій президентський термін мейнстрімив – створював новини – своєю харизмою та нонкомформізмом. Але його непередбачуваність і не здатність грати за правилами і призвели до того, що протести початку року розгорілись з величезною силою. Він був перший президентом, який не намагався шукати компромісів. Він чітко зайняв одну зі сторін у конфлікті навколо насилля поліції щодо афроамериканців. Що по суті загострило і самі протести. І в подальшому – він же всіма силами намагався утриматись на посаді президента, – у тому числі й через тиск на судову систему чи – нещодавній скандал – на губернатора Джорджії з метою пошуку додаткових голосів.
Безперечно тригером невдоволення стала й інша різка зміна. Це – поштові голосування, які різко змінили ситуацію навколо результатів виборів. Погодьтесь, коли ваш кандидат спочатку виграє, а потім – після підрахунку голосів, що надійшли поштою, – різко втрачає свою підтримку, – це створює родюче поле для теорій про «вкиди голосів» та фальсифікацій. Тому можна зрозуміти виборців Трампа – у яких сформувалось відчуття, що в них «несправедливо» вирвали перемогу. У цьому, до речі, і відмінність від ситуації 2000 року. Тоді завдяки системі підрахунку виграв Буш. Але кількість отриманих ним голосів виборців на півмільйона була меншою за кількість голосів переможеного Гора. Та тоді Гор визнав поразку і ситуація заспокоїлась. Бо державні інтереси мають бути вище особистих амбіцій. Зараз такої ситуації немає – Трамп отримав на 7 мільйонів менше голосів. І протест – це виключно бажання Трампа утримувати себе в центрі уваги ЗМІ.
Тут ще мало бути декілька слів про російський інформаційний вплив. Але я не буду завищувати його здатність. У США вистачає і своїх причин для протестів. Так само як і ворогів – крім Росії.
Звичайно, система традицій, стримувань та противаг у США справиться з таким явищем як популізм Трампа. Хоча це має бути уроком для тих, хто молиться на популізм (чи месіанство в українському випадку) як явище – наскільки він є небезпечним для країни і для політичної системи. Навіть достатньо міцної. Що вже говорити про нас. Хоча, хто ж у нас вчиться на чужому досвіді – ми і на своєму ще не навчились вчитись. Граблі – це наша стратегія.
А і так – зараз буде рвати пукани в кремлівських підстилок щодо ситуації у США. Так – зміщення популіста складне, коли він керує країною 4 роки. А що буде коли популіст на чолі країни більше 20 років? Тим більше, що Путін не вічний. Хоча б біологічно, якщо на інше у РФ не здатні.
Та повернемось до США. Будь-який протест породжують кризу довіри до влади. Навіть програвши сьогодні Трамп своїми діями і заявами знижує ефективність усієї системи. Бо, щонайменше у частини громадян – тих, які повірили йому і прийшли на протест – уже не буде 100% довіри до своєї влади. А немає довіри – немає і бажання підтримувати не лише нововведення, але й норми, які регулюють суспільне життя. Тому завдання посттрампівської Америки – відновлювати довіру до владу. У цьому і біда популістів – в тому, що у них їхні сьогочасні інтереси стоять вище за стратегічні інтереси держави.
Богдан Петренко
Черговий «злив» прослушки говорить нам про те, що режим Лукашенка міг бути причетним до вбивства Павла Шеремета.
Чи дійсно міг Білоруський президент бути причетним до цього вбивства? Так, міг. Лукашенка уже двадцять років звинувачують у вбивстві колеги Шеремета – Дмитра Завадського. До речі, його викрали (а пізніше і вбили) саме перед зустріччю з Шереметом.
А розмови про існування “ескадронів смерті” в Білорусі почались ще наприкінці 90-х, коли один за одним зникли Захаренко, Гончар і Красовський – головні на той час опоненти Лукашенка. В його ж режимі за дивних обставин вмирають і інші політики – зокрема, Геннадій Карпенко.
Чому не пішли відразу білоруським слідом у слідстві про Шеремета? А хто сказав, що не йшли. На початку це була одна із версій убивства. Подивіться старі матеріали. Питання у тому, що тодішні відносини України і Білорусі були значно кращими, і ймовірно вирішили не псувати стосунки. Тобто, політично пригальмували розслідування цього напрямку. Тим більше – йдеться про країну, на території якої працювала Тристороння контактна група.
Чи є записи, які оприлюднені, прямим доказом про участь Лукашенка чи його “ескадронів смерті” у вбивстві Павла Шеремета. Ні, таким доказом вони не можуть бути. І це навіть без логічного в таких випадку сумніву – а чи є ці записи справжніми, а точніше – чи можна довести їхню справжність у суді. Записи лише опосередковано говорять про те, що спецслужби Білорусі обговорювали можливість фізичного знищення. За 4 роки до вбивства. І поки що варто з’ясувати їх справжність, а потім – відновити розслідування і пошук інших доказів «білоруського сліду».
Для чого записи з’явились саме зараз? Вони точно не призведуть до того, що завтра знімуть звинувачення з Антоненка та інших, яких обвинувачують у вбивстві Шеремета. По-перше, є юридична складова, яка поки що сумнівна. А по-друге, є політичний чинник. Тобто, визнання власної вини. На це навряд чи швидко підуть у поліції, бо це відіб’ється на іміджі тих, хто був на презентації розслідування. А ось сама по собі поява таких записів може призвести до загострення протистоянь між владою та патріотичною опозицією в Україні.
Та навряд чи головна мета появи цих записів – це лише українська політика. Не виключено, що таким чином міжнародні політичні актори намагають грати опозиційними настроями в Білорусі. Стимулювати протести після новорічних свят. А враховуючи, що захід надто інертно реагує на білоруське питання, єдиний, хто міг би бути зацікавленим у продовженні білоруських протестів – це Кремль. Кремль, який розуміє, що Лукашенко знову почне віддалятись і «забивати» на домовленості Росією, коли протести закінчаться. І Кремль, якому потрібні тривалі, але неуспішні акції в Білорусі, щоб нав’язувати власному народу зневіру в протестному русі.
Богдан Петренко