Опубликовано в “Корреспондент” от 13 февраля 2015 года. Интервью взяла Евгения Вецько.

Тысячи украинцев, которые весной вернутся из военной в мирную жизнь, могут стать серьёзной проблемой для власти. Психологи предупреждают: если бросить их на произвол судьбы, не обеспечить работой и не провести психологическую реабилитацию военных, то они – привыкшие к оружию – будут добиваться справедливости другими методами. Задача всего общества – направить их энергию в конструктивное русло, считает директор Украинского института исследования экстремизма, профессор политологии Олег Зарубинский.

В минувшем году эксперты института зафиксировали 1980 случаев проявления экстремизма. Уровень радикализации страны вырос в разы. И в следующем году эта тенденция сохранится. В интервью «Корреспонденту» Олег Зарубинский рассказал о том, почему решать вопрос с демобилизованными военными нужно на государственном уровне и как использовать их потенциал для стабилизации ситуации в стране.

Участники Великой отечественной, афганцы… Теперь у независимой Украины появились собственные ветераны. Это опасность или ресурс?

Прежде всего, это наши люди, граждане нашей страны.  Да, многие из них прошли все круги ада. Многие вплотную соприкасались со смертью. Пережили личные драмы, видя гибель товарищей. Воочию столкнулись с трагедией мирного населения. Это люди перенесли и выстрадали очень-очень много.

И поэтому вопрос их возвращения в мирную среду, в мирную жизнь – это не только их личный вопрос. Он должен стать предметом пристального внимания и заботы со стороны всего общества.

Если кто-то, не дай Бог, попытается наплевать на них, цинично сказать: «Вы свой долг отдали, а теперь до свидания», это может привести к очень плохим последствиям. Ведь зачастую с войны возвращаются внутренне, а возможно, и по поведению далеко не те люди, которые на войну уходили.

Кстати, нельзя тут отдельно не сказать и о внутренних переселенцах. Ибо (как свидетельствуют результаты исследования нашего Института), эта категория граждан Украины потенциально может выступать как объектом, так и субъектом крайних, экстремальных форм поведения. Как мы их называем – экстремов.

Один из проектов, которые мы сейчас готовим – это работа, связанная с психологической и социальной адаптацией внутренних переселенцев, количество которых уже приблизилось к миллиону человек. И, конечно же, участников боевых действий. И тем, и другим просто необходимо оказать помощь психологического характера, включить этих граждан в общественную жизнь, дать им возможность в цивилизованной форме артикулировать свои взгляды. Одним словом, максимально облегчить адаптацию. Это аксиома.

А от государства вчерашним военным стоит ждать помощи?

Конечно, возвращение военных – это вопрос, на который государство должно дать ответ. Подключать к этому ученых, практических психологов, волонтеров. Важна не только помощь медиков, а то, что я называю социальной реабилитацией.

Очень многое будет зависеть от экономического положения человека. За то время, пока он служил, работу он нередко потерял, материальной «жировой прослойки» скорее всего, тоже уже нет. А семья, дети? Если будет работа, то это на 70% снимает проблему. Психологический аспект очень тесно будет связан с экономическим, поэтому государство должно, в первую очередь, заниматься трудоустройством этих людей.

Хотя и здесь есть риск попасть в замкнутый круг. Ведь многие из демобилизованных закономерно привыкли к силовой модели поведения. В зоне боевых действий если враг – то враг, если враг, то рядом есть автомат Калашникова. К этому привыкают. Поэтому есть опасность, что будничная, рутинная работа может устроить далеко не всех. То есть нужно найти способ, как их и в каком качестве трудоустроить.

Правоохранительные органы?

Многие участники боевых действий становятся ментально милитарными людьми. Началась реформа правоохранительных органов, и их можно интегрировать в систему.

Тут есть прямая логика. Люди привыкли к дисциплине, порядку, риску. С одной стороны, очевидно недоверие к нынешним работникам правоохранительных органов. С другой – те же гаишники, например, часто не останавливают «крутые» машины, потому что боятся, что им под ноги швырнут гранату, боятся расползшегося по вей стране оружия. Случай, когда в Броварах расстреляли пост ГАИ, все помнят хорошо. А те, кто принимал участие в боевых действиях, привыкли к риску. Им работа в правоохранительных органах бы подошла. Этих людей нужно интегрировать в легальные структуры, где они могли бы проявлять свою мужскую сущность – защита важных для страны объектов, защита правопорядка, борьба с преступностью.

Но только при соответствующей психологической подготовке, после социальной и психологической реабилитации. Никому ведь не нужно, чтобы милиционер вел себя непредсказуемо.

Это одна сторона. А другая? Не станут ли нынешние ветераны, если их можно так назвать, лидерами каких-то ультрарадикальных группировок? Опыт обращения с оружием уже есть, а поводов для агрессии более чем достаточно…

Нет. Явных, так сказать, долговременных лидеров особо не наблюдается. Когда же экстремы носят неорганизованный, спорадический характер, их проще профилактировать. Легче понимать и проводить деэскалацию.

Но, теоретически, проблема есть. И здесь ключевую роль должно сыграть опять же государство как единственный институт, который имеет узаконенное право на легитимное насилие. Я говорю не только об уволенных в запас. Государство никому не должно давать возможность проявлять нелегитимное насилие. Как только это случится в заметном масштабе, роль государства и государственных институтов сходит на нет.

Предлагаете еще усилить карательную функцию государства?

В США, например, где-то в половине штатов существует смертная казнь, а количество убийств не уменьшается. Более того, у Штатов первое место по количеству людей на 100 тысяч населения, которые сидят в тюрьмах. На втором месте – Китай. То есть жесткость наказания отнюдь не прямо пропорциональна изменению ситуации. Поэтому я бы не фокусировался на карательных функциях. Я бы фокусировался на реабилитационных функциях, на вовлечении людей в позитивные, конкретные, конструктивные для страны вещи. Та же работа в правоохранительных органах, о чем я уже говорил.

И второе. Пока люди будут видеть, что грубая сила эффективнее права и закона, государство не сможет нормально, поступательно развиваться.

Но объективности ради скажу, что экстремизм уничтожить как феномен невозможно. Он всегда был, есть и будет. Он был в Древнем Риме и Древней Греции, был в Средневековье, существует в современном мире. Всегда есть индивиды, социальные группы и даже целые государства, которые считают себя незаслуженно ущемленными, униженными, отодвинутыми другими с мейн-стрима, со «столбовой дороги» истории. Кто-то среди них просто отчаивается, впадает в апатию. Но есть и другие, с гораздо более выраженной пассионарностью, готовые бороться за свои интересы, отстаивать себя, в том числе, применяя крайние методы. Кстати «экстремус» с латыни и переводится как «крайний».

Украинцы раньше были мало знакомы с таким явлением… Когда изменилась ситуация?

Я и мои коллеги еще в прошлом году поняли, что экстремизация на нашей планете достигает чуть-ли не пика. Это тренд. Тренд 21-го века. Причем, не только Украины, а фактически всего мира. Посмотрите, что происходит в Таиланде. Те, кто побывал в этой стране, знают, что у ее жителей очень спокойный менталитет, уравновешенный характер, религиозно-философский взгляд на жизнь. А катаклизмы – один за другим. Посмотрите, что происходит в Штатах, Польше, Франции, даже в Норвегии…!

Но чем отличаются цивилизованные страны? Там проявления экстремизма купируют, чтобы они не создавали угрозу развития страны. В том числе, и угрозу экономическому росту.

Например?

Сейчас на поверхность выходит экономический экстремизм. Рейдерство. Явление, которое неимоверно ослабляет наше государство. Объектами для рейдерских захватов становятся даже большие государственные предприятия. Предприятия с иностранными инвестициями.

Доходит до абсурда. В ноябре 2014, для примера, была попытка захватить частное предприятие «Сучасні технології». Причем, одна группа людей, которые представились сотней Майдана, защищала компанию от второй группы, которая назвала себя «участниками АТО» и, якобы, «приехала установить справедливость». Ни у первых, ни у вторых не было никаких документов или законных оснований ни на охрану  предприятия, ни, тем более, на его захват.

За последние пять лет, по подсчетам экспертов, в Украине появилось до 50 профессиональных рейдерских группировок, которые зарабатывают на этом. Если посмотреть ежегодный доход от рейдерских «переделов», то он до начала нынешнего финансового кризиса приближался к 3 млрд. долл. К сожалению, рейдерство становится массовым явлением в Украине.

А есть еще проблемы межэтнические, межконфессиональные, проблемы в социально-информационной сфере.

И каковы прогнозы?

В 2015 году велика вероятность сохранения тенденции 2014 года относительно возрастания количества экстремов в нашем обществе.

Комплекс имеющихся причин и факторов, обусловливающий такой прогноз, никуда не исчез.

В свою очередь, не могу не констатировать, что нынешняя власть (и это особенно стало заметным в последнее время) объективно заинтересована уменьшить количество экстремистских проявлений, ибо последние не только угрожают ей самой, но и негативно влияют на инвестиционный климат в Украине и возможность новых заимствований извне.

И, конечно же, утверждение истинных демократических ценностей, правового государства и действенных механизмов функционирования гражданского общества невозможно без обеспечения платформы и инструментов широкого социального диалога, без внедрения альтернативных, неконфликтных методик решения проблемных вопросов.